Джейсон Мердок находился на лечении в стационаре реабилитационного центра в Сан–Диего. Он попал в автомобильную аварию близ мексиканской границы, перенёс серьёзную травму головы, после чего впал в полубессознательное состояние бодрствующей комы (другое название акинетический мутизм). К тому моменту, когда мой коллега, доктор Субраманиам Шрирам, обследовал его, он пробыл в этом состоянии уже почти три месяца. Из-за повреждения коры передней части поясной извилины головного мозга Джейсон не мог ходить, говорить и производить действия. Он спал и бодрствовал в обычном режиме, но был прикован к постели. В бодрствующем состоянии он выглядел внимательным и здравомыслящим (если так можно выразиться слова теряют свой смысл при описании подобных состояний). Иногда он негромко «ойкал» й отстранялся, реагируя на боль, но не всегда. Он мог двигать глазами, часто провожал взглядом людей. Однако он никого не узнавал, даже своих родителей и родных братьев и сестёр. Он не мог говорить и понимать речь, так же как и не мог сколько-нибудь осмысленно взаимодействовать с людьми. Но если его отец, мистер Мердок, звонил ему по телефону из соседней комнаты, Джейсон вдруг становился оживлённым и словоохотливым, узнавал отца и активно участвовал в беседе. Так продолжалось до тех пор, пока мистер Мердок не входил к нему в комнату. Тогда Джейсон снова впадал в полубессознательное состояние «зомби». Набор симптомов, которые мы видим у Джейсона, называется телефонным синдромом. Его можно было заставить переключаться между этими двумя состояниями, достаточно было отцу находиться рядом с ним или уйти в соседнюю комнату.
Представьте себе как будто внутри одного тела находятся два Джейсона: «телефонный» Джейсон, оживлённый и здравомыслящий, и Джейсон лично, почти бессознательный «зомби». Как такое возможно? Объяснение кроется в том, как авария повлияла на пути распространения зрительных и слуховых сигналов в мозге Джейсона. Удивительно, до какой степени обособленно распространяется каждый сигнал зрительный или слуховой на всем протяжении его пути вплоть до критически важной передней части поясной извилины. Этот тканевый воротник, как мы увидим, место, где отчасти зарождается наше ощущение свободной воли.
Сильное повреждение передней части поясной извилины приводит к яркой картине акинетического мутизма. В отличие от Джейсона пациент, постоянно пребывающий в сумеречном состоянии, не контактирует ни с кем ни при каких обстоятельствах. Если повреждение не столь серьёзное – например, если путь распространения зрительного сигнала к поясной извилине повреждён, в то время как слуховой путь не затронут, результатом является телефонный синдром Джейсон «включается», говоря по телефону, и снова впадает в акинетический мутизм, если отец входит в его комнату. Джейсон перестал быть личностью, если только он не говорит по телефону.
Я не случайно делаю это различие. Хотя зрительно – моторная система Джейсона может автоматически замечать и отслеживать предметы в пространстве, он не может распознавать или осознавать значение того, что видит. Только в телефонном разговоре с отцом Джейсон способен формировать полноценные осмысленные метапредставления, необходимые не только для сохранения человеческой уникальности как вида, но и для проявления человеком индивидуальной уникальности и ощущения своего «я».
Почему Джейсон является личностью, только когда говорит по телефону, но не при каких иных условиях? Ещё на очень ранней стадии эволюции мозг развил способность создавать чувственные представления первого порядка об окружающих объектах. Такие представления могут вызывать лишь весьма ограниченное число реакций. Например, мозг крысы создаёт только представление первого порядка о кошке как о пушистом движущемся предмете, которого нужно рефлекторно избегать. Однако мозг человека продвинулся далее по пути эволюции: возник «второй мозг», точнее, набор связей между нервными клетками, который в некотором смысле «паразитировал» на «первом».
Этот «второй мозг» создаёт метапредставления (представления о представлениях более высокий уровень абстракции), перерабатывая информацию, полученную от «первого мозга», в более управляемые порции, на которых может быть построен более широкий спектр более сложных реакций, включая языковое мышление и мышление символами. Вот почему, вместо простого «пушистого врага», как у крысы, кошка является для нас млекопитающим, хищником, домашним животным, врагом собак и крыс, мяукающим существом с ушами, усами и длинным хвостом, она даже напоминает нам о Халли Берри в костюме из латекса. Слово «кошка» символизирует для нас целое облако ассоциаций. Короче говоря, «второй мозг» наделяет объект смысловым значением, создавая метапредставление, которое позволяет нам осознавать понятие «кошка» не так, как это делает крыса.
Метапредставления также являются необходимой предпосылкой существования наших ценностей, убеждений и приоритетов. Например, представление первого уровня о чем-то отвратительном это интуитивная реакция избегания, в то время как метапредставление включает, помимо прочего, социальную неприязнь, которую мы испытываем к чему-либо аморальному или нарушающему этикет. Мы можем манипулировать метапредставлениями высшего уровня, и это присуще только людям. Они связаны с нашим ощущением «я», позволяют нам осмыслять окружающий мир как материальный, так и социальный и самоопределяться по отношению к нему. Например, я могу сказать «Я нахожу её отношение к чистке кошачьего туалета отвратительным».
В «зрительном» Джейсоне личность, по существу, умерла, потому что подорвана его способность составлять метапредставления о том, что он видит. Но «слуховой» Джейсон жив, его метапредставления об отце, о нем самом и об их совместной жизни остались в основном невредимы, если активируются слуховыми каналами мозга. Удивительный факт: «слуховой» Джейсон временно отключается, когда его отец появляется, чтобы поговорить с сыном. Возможно, изза того, что человеческий мозг придаёт особое значение обработке зрительной информации, то есть «зрительный» Джейсон заглушает своего «слухового близнеца».
Случай Джейсона поразительная иллюстрация фрагментированного «я». Некоторые «части» Джейсона были повреждены, в то время как другие остались целы и сохранили удивительную степень функциональности. Остаётся ли Джейсон все ещё Джейсоном, если его можно разобрать на фрагменты? Мы думаем, что личность есть монолит, но из разнообразия неврологических состояний видно, что это не так. Этот вывод идёт вразрез с некоторыми наиболее укоренившимися нашими интуитивными представлениям о себе но факты есть факты. Неврология говорит нам, что личность состоит из многих компонентов, и унитарность «я» может быть лишь иллюзией.
Однажды в XXI веке науке придётся столкнуться с одной из последних великих загадок: природой личности. Этот кусок плоти в вашей черепной коробке не только рождает «объективный» отчёт об окружающем мире, но также напрямую испытывает внутренний мир богатую психическую жизнь ощущений, чувств, смыслов. Самое загадочное то, что ваш мозг обращается к самому себе для выработки вашего ощущения самосознания. Поиск своей самости и разгадывание многочисленных её тайн занятие совсем не новое. Эта область исследований традиционно сохранялась за философами, и, говоря по правде, в целом они не далеко продвинулись (хотя усилий за две тысячи лет было приложено немало). Тем не менее философия оказалась крайне полезной для поддержания семантической и терминологической ясности. Например, мы часто употребляем слово «сознание» для обозначения двух различных понятий. Первое квалиа, моментальные эмпирические качества ощущений, такие как острота карри или краснота, а второе «я», которое испытывает эти ощущения. Квалиа, или ощущения, одинаково волнуют философов и учёных, потому что, даже хотя они явно ощутимы и, кажется, находятся в самом ядре психического опыта, физические и численные теории о функциях мозга совершенно не объясняют того, как они могли появиться и почему они существуют.
Проиллюстрирую эту проблему при помощи мысленного эксперимента. Вообразите себе интеллектуально одарённого, но не различающего цветов учёного – марсианина, который решил узнать, что люди имеют в виду, когда говорят о цветах. С помощью своей технологии уровня Star-Trek он изучает ваш мозг и выясняет до мельчайших деталей, что происходит, когда вы переживаете психический опыт, связанный с восприятием красного цвета. В конце своего исследования он может объяснить каждое физико – химическое и нейровычислительное событие, которое происходит, когда вы видите красный, думаете о красном или говорите «красный». Теперь спросите себя: охватывают ли эти объяснения все, что относится к способности видеть и думать о красном цвете? Может ли не различающий цветов марсианин теперь быть уверен, что понимает ваш инопланетный способ различения цвета, хотя его мозг не приспособлен для ответа на эти конкретные длины волн электромагнитного излучения? Большинство ответит, что нет. Большинство сказали бы, что, как бы детально и точно ни было это объективное извне описание восприятия цвета, в сердцевине этого описания будет зияющая пропасть, потому что в нем отсутствует сама сущность переживания непосредственного восприятия красного (квалиа красного). В самом деле, нет иного способа передать кому-либо невыразимые качества красного цвета, кроме как подключить ваш мозг непосредственно к мозгу этого человека.
Возможно, учёные когда-нибудь и наткнутся на неожиданный метод или модель эмпирического и рационального обращения с сущностным содержанием ощущений, но такие успехи настолько же далеки от наших сегодняшних возможностей, как далека была молекулярная генетика от жителей Средних веков. Если только где-нибудь не притаился потенциальный Эйнштейн в неврологии.
Я предположил, что «квалиа» и «я» не одно и то же. Однако невозможно понять первое, не понимая второго. Понятие квалиа без я – опыта, без интроспекции над этими ощущениями, является оксюмороном. Того же хода мыслей придерживался и Фрейд, когда утверждал, что невозможно приравнять «я» к осознанию. Наша психическая жизнь, говорил он, управляется подсознанием, бурлящим котлом воспоминаний, ассоциаций, рефлексов, мотивов и побуждений. Наша «сознательная жизнь» это доскональная, факт за фактом, рационализация поступков, которые мы в действительности совершили совсем по иным причинам. Так как технологии тогда не позволяли проводить исследования мозга, Фрейду недоставало способов вывести свои идеи за пределы кушетки, и поэтому его теории оказались заперты в тихой гавани между настоящей наукой и бесконечной риторикой. Мог ли Фрейд быть прав? Может ли большая часть нашей личности быть бессознательной, неконтролируемой и непознаваемой?
Несмотря на нынешнюю, мягко говоря, непопулярность Фрейда, современная неврология обнаружила, что он был прав, утверждая, что лишь ограниченная часть нашего мозга принадлежит сознанию. Сознающее «я» не что-то типа «ядра» или особой квинтэссенции, которая восседает на специальном троне в центре нервного лабиринта, но также это и не свойство всего мозга. Напротив, похоже, что личность возникает из относительно маленькой группы областей мозга, которые связаны в удивительно мощную сеть. Определить эти участки очень важно, поскольку это поможет сузить поиск. В конце концов, мы знаем наверняка, что печень и селезёнка не имеют сознания, им обладает только мозг. Мы просто делаем шаг далее и утверждаем, что лишь некоторые части мозга обладают сознанием. Выяснить, какие именно части и что именно делают первый шаг к пониманию сознания.
Феномен зрительной слепоты особенно чётко показывает, что теория Фрейда о бессознательном может содержать зерно истины. Как вы помните, во второй главе был приведён случай зрительной слепоты, когда у больной была повреждена зона VI зрительной коры головного мозга, в результате чего она полностью ослепла. Она не испытывала никаких квалиа, связанных со зрением. Когда направляли луч света на стену перед ней, она уверенно утверждала, что ничего не видит. Однако когда её просили дотронуться до освещённого участка, она делала это со сверхъестественной точностью, хотя ей самой казалось, что она просто угадывает. Пациентка была в состоянии это сделать, так как старый путь между её сетчаткой и теменной долей головного мозга не был повреждён. Вот почему она могла прикоснуться к пятну света, хотя и не видела его. В самом деле, такие пациенты зачастую могут угадывать даже цвет и направление линии (вертикальное или горизонтальное), используя этот путь, хотя полагают, что они не могут осознать этого.
Поразительно. Получается, что ассоциирована с сознанием и связана с нашим ощущением «я» лишь та информация, которая проходит через зрительную кору. Другой же параллельный путь может функционировать, выполняя сложные вычисления, необходимые для того, чтобы рука точно находила пятно (или даже чтобы правильно отгадать цвет), причём сознание в этом процессе вообще не участвует. Почему? Оба этих пути передачи зрительной информации образованы идентичными нейронами и, на первый взгляд, выполняют одинаково сложные вычисления, но тем не менее только новый путь проливает свет сознания на зрительную информацию. Что же такого особенного в этих цепях, что они «требуют» или «порождают» сознание?
Другими словами, почему не все аспекты зрения или поведения, руководимого зрением, сходные со зрительной слепотой, могут реализоваться столь же умело и аккуратно, но без осознания и переживания непосредственного восприятия? Может ли ответ на этот вопрос дать нам ключ к разрешению загадки сознания? Пример зрительной слепоты примечателен не только тем, что поддерживает идею неосознаваемого умственного действия (или нескольких неосознаваемых умственных действий), он также показывает, как нейробиология может систематизировать свидетельства о глубинной мозговой деятельности, чтобы пробиться через залежи нерешённых вопросов о «я», которые преследуют философов и учёных на протяжении тысячелетий. Изучая пациентов с нарушениями представлений о себе и наблюдая сбои в работе определённых долей мозга, мы можем лучше понять, как рождается ощущение «я» в нормальном человеческом мозге. Каждое расстройство становится окном в специфические аспекты «я».
Для начала давайте определим эти аспекты «я», или, по крайней мере, наши интуитивные представления о них.
1. Целостность. Несмотря на богатое многообразие чувственных переживаний, которые обрушиваются на нас ежесекундно, мы ощущаем себя единой личностью. Более того, все наши разнообразные (и порой противоречивые) цели, воспоминания, эмоции, действия, убеждения и знания как будто бы согласуются между собой таким образом, что образуют единую личность.
2. Постоянство. Несмотря на великое множество отдельных событий, из которых состоит наша жизнь, нас не покидает ощущение постоянства нашей личности мгновение за мгновением, десятилетие за десятилетием. И, как заметил Эндель Тульвинг, мы можем совершить мысленное «путешествие во времени», начав с раннего детства и смотря в будущее, без проблем перемещаться по шкале времени. Эта прустовская виртуозность характерна только для людей.
3. Пребывание в теле. В своих телах мы чувствуем себя как дома, уверенно. Вам никогда не приходит в голову, что рука, которой вы только что взяли ключи от машины, может вам не принадлежать. Не грозит вам подумать и о том, что рука официанта или кассира на самом деле ваша собственная. Однако выясняется, что чувство принадлежности к своему телу на самом деле на удивление ненадёжно и изменчиво. Вы не поверите, но вас можно ввести в заблуждение с помощью оптического обмана, и вам покажется, что вы временно покинули своё тело, вы почувствуете себя в другом месте. (Когда вы видите себя на видео в реальном времени или во время карнавала разглядываете себя в зеркальном зале, до некоторой степени это и происходит.) Нанеся толстый слой гримма, чтобы изменить свою внешность, и посмотрев на себя в видеозаписи (при этом не нужно даже учитывать обращения лево – право, происходящего в зеркале), вы можете получить слабое представление о внетелесном опыте, особенно если вы двигаете различными частями тела и меняете выражение лица. Как мы видели в главе 1, образ тела, создаваемый мозгом, очень пластичный, расположение и размер его можно изменить с помощью зеркал. И как мы увидим п
4000
озже в этой главе, он может быть серьёзно нарушен болезнью.
4. Личностность. Ваши ощущения, или квалиа, и ваша ментальная жизнь принадлежат только вам, они невидимы остальным. Благодаря зеркальным нейронам вы можете прочувствовать боль вашего соседа, но вы не можете буквально испытать его боль. Однако, как мы заметили в главе 4, есть обстоятельства, при которых ваш мозг генерирует ощущения прикосновения, которые точно симулируют ощущения, испытываемые другим человеком. Например, если я анестезирую вашу руку и вы посмотрите, как я дотрагиваюсь до своей собственной руки, вы начнёте чувствовать мои ощущения прикосновения. Вот и все о личностности «я».
5. Социальность. «Я» поддерживает преувеличенное чувство личностности и автономии, которое выдаёт её тесную связь с умами других людей. Случайно ли, что почти все наши эмоции обретают смысл лишь в отношении других людей? Гордость, высокомерие, тщеславие, амбициозность, любовь, страх, милосердие, ревность, гнев, надменность, гуманность, жалость, даже жалость к себе ни одно из этих чувств не имело бы никакого смысла в социальном вакууме. Способность ощущать неприязнь, благодарность, симпатию основана на случаях нашего взаимодействия с другими людьми и имеет большое значение для эволюции. Вы принимаете во внимание намерения других людей и приписываете им способность выбора или свободной воли, на этом основании вы применяете к их действиям свою богатую палитру социальных эмоций. Но мы настолько сильно привыкли приписывать действиям других людей мотивы, намерения и вину, что мы часто распространяем наши социальные эмоции на неодушевлённые, несоциальные объекты и ситуации. Вы можете «разозлиться» на ветку, которая упала на вас, или даже на автодорогу или рынок акций. Стоит отметить, что это один из основных корней религии: мы склонны наделять саму природу побуждениями, похожими на наши, желаниями и волей, и поэтому мы чувствуем необходимость просить, молиться, вступать в сделки и искать причины, по которым Бог, или карма, или какое-то другое наше представление о высших силах может нас наказать (индивидуально или коллективно) природными бедствиями или другими несчастьями. Это настойчивое стремление показывает только, насколько сильно индивидуальность нуждается в ощущении себя частью социального окружения, с которым она может взаимодействовать и говорить на одном языке.
6. Свободная воля. Мы чувствуем, что в состоянии сознательно выбирать между альтернативными вариантами действий с полным осознанием того, что могли бы выбрать иной вариант. В норме мы не чувствуем себя автоматом и не ощущаем свой разум пассивной игрушкой случая и обстоятельств хотя при некоторых «заболеваниях», таких как романтическая влюблённость, мы близки к этому. Мы пока не знаем, как работает свободная воля, но, как мы увидим далее в этой главе, по крайней мере два участка мозга ответственны за неё. Первый это надкраевая извилина левого полушария мозга, которая позволяет нам воображать и предвидеть различные возможные направления действия. Второй это поясная извилина мозга, которая заставляет вас желать (и помогает выбрать) одно из действий на основании иерархии ценностей, диктуемых префронтальной корой мозга.
7. Самосознание. Этот аспект «я» почти очевиден; «я», которое себя не осознает, оксюморон. Позже в этой главе я приведу аргументы в пользу того, что самосознание, возможно, частично зависит от рекурсивного использования мозгом зеркальных нейронов, что позволяет нам видеть самих себя со стороны (аллоцентрически).
На этих семи аспектах, словно стол на ножках, держится то, что мы называем «я». Однако, как мы уже знаем, они подвержены иллюзиям, заблуждениям и расстройствам. «Я», как и стол, может стоять и без одной из ножек, но если не хватает нескольких ножек, то устойчивость находится в серьёзной опасности.
Как появились в процессе эволюции эти многочисленные атрибуты? Какая часть мозга задействована и какие нейронные механизмы лежат в их основе? На эти вопросы не существует простого ответа конечно, никто не оспаривает простоты утверждения «потому что Бог создал нас такими», но именно потому, что ответы сложны и парадоксальны, нам не следует отказываться от поисков…
Отрывок из книги
Вилейанур Рамачандран «Мозг рассказывает. Что делает нас людьми»
Купить книгу: на Озоне | в Лабиринте